А за спиною – солнце
₪49.00
Марианна Штейнберг уезжает из Парижа, города, чье небо застлано серыми облаками, словно мягким и теплым пуховым одеялом. Она предпочтет ему острый как бритва белый свет Тель-Авивского солнца, которое резко и безжалостно освещает все, обнажая любое пятнышко, морщинку, складку.
Марианна возвращается к своему прошлому. Там она встречается с любимым когда-то городом Тель-Авивом, и как после долгой разлуки с родными, жадно всматривается в лица его стареющих улиц, обветшалых зданий, торопливых прохожих, целеустремленных и одержимых жаждой успеха.
Она наблюдает за теми, кто бродит по улицам без дела, заводит новые знакомства, с чужими, мужчинами в основном. Они влекут ее за собой. Их статные и грубые фигуры внушают утешение и спокойствие. Запах их тел, их неуловимые голоса прельщают, тогда как жаркое, желтое солнце, как строгий невидимый наблюдатель сопровождает Марианну издалека, и ее открытия и встречи тонут в обманчивых оттенках его лучей.
Глава 1
МАРИАННА ВИДИТ ОБНАЖЕННУЮ фигуру Патриса, прогуливающегося по комнате. Он думает, что я сплю, и не смеет разбудить меня. Марианна смотрит на него сквозь полузакрытые веки. В его всегда элегантной одежде он выглядит более уверенно. Она ложится на живот, поворачиваясь к нему спиной, и кладет руки под мягкую подушку. Прекрасный Патрис, сдержанный и официальный, блестящий, остроумный и тонкий собеседник, ходит раздетый по квартире и ждет меня, думает Марианна.
Когда Марианна просыпается, Патриса нет в комнате. Она не помнит, когда заснула и ей кажется, что она заснула вместе с ним, около него. Она осматривает комнату. Просторный каменный балкон не виден из постели, но сероватый свет проникает сквозь большое окно. Снова нет солнца, думает Марианна, а я надеялась, что хоть после полудня появится. Может быть, оно и выходило, только я спала?
Ее приятно расправленное под одеялом тело, оставляет на простыне глубокие отпечатки, следы тяжести. В комнате сильно натоплено. Воздух сухой и плотный. Жарко. Душно. Она спускает ноги на пол, покрытый линолеумом, подходит к окну балкона и отодвигает его. Окутанные сном ноги касаются шершавого бетонного порога. Она видит крыши города. Высокие серо-белые индустриальные башни в зарослях красной черепицы слева и справа. Низкое небо. Без облаков. Все это большое небо как одно большое сплошное облако. Марианна возвращается и погружается вновь в приятное тепло постели. Она слышит знакомый звук двери, скользящей по полу. Бордовое пальто Патриса расстегнуто. Желтый шарф повис на шее. Он входит в комнату и приближается к ней. До Марианны доходит влажность воздуха с примесью запахов улицы: копоть, выхлопные газы автомобилей, запах еды, сигар Патриса и немного алкоголя.
«Ты купил новый шарф?»
«Нет, это старый. Нашел в шкафу “.
«Прекрасный цвет. Тебе очень идет”.
«Спасибо”.
На губах маленького рта Патриса промелькнула легкая улыбка. Ее почти не видно. Марианна садится, опираясь на большую подушку, вынимает из-под одеяла большие округлые руки. Патрис садится на кровать против Марианны. Он протягивает руку к ее лицу. Широкий рукав толстого драпового пальто цепляется за бретельку ее ночной рубашки и дотрагивается до голого плеча Марианны.
«Ты уже спишь с двух, ты знаешь?»
«А теперь?»
«Шесть”.
«Ого!»
Марианна обхватывает себя за плечи, потирая ладонями руки выше локтей, словно пытается освободиться от остатков паутины сна.
«Жарко!» Патрис встает.
Марианна видит его спину, его короткую шею и серый затылок. Круглым движением его плечи склоняются вперед и вниз, как под грузом. Шагая, он выкидывает ноги вперед и по диагонали, посылая их перед собой, а за ними одним движением прыгают плечи, как крышка, брошенная на кастрюлю руками опытной и проворной кухарки. Весело звеня, крышка попадает всегда как раз на нужное место.
Патрис подходит к вешалке у входной двери, снимает пальто и шарф. Он возвращается к Марианне и снова садится на то же место. Напротив. Близко к ней.
«Как ты спала? Хорошо?»
В своей черной рубашке он как будто упакован. Без галстука он выглядит также аккуратно.
«Угу…”, — отвечает Марианна. «У тебя такая красивая рубашка, ведь такая простая! Как тебе удается оставаться элегантным даже в пижаме!»
Патрис касается воротника рубашки рукой. Воротник лежит четко и правильно. Он не помялся под пальто. Его ладонь поднимается вверх и дотрагивается осторожно, с беспокойством, до остатков редких, седеющих волос по бокам.
«Завтра, перед отъездом в аэропорт, я хочу заехать к Давиду», — говорит Патрис.
«Ты поедешь в St.Cloud и вернешься? Или же прямо от него — в аэропорт, в Roissy ? Это огромный круг! У тебя уйдет на это все утро!»
«Я знаю», — он не доволен, что Марианна напоминает ему о его слабости.
«Надо было поехать постричься на прошлой неделе, только не получилось, из-за поездки в Strasbourg. А теперь, если я не постригусь до отъезда, так уже только через две недели. Я знаю, что глупо, но по-моему он неплохо меня стрижет”.
«Конечно, он стрижет тебя хорошо, и вообще, ты так привык и это придает тебе уверенности”.
«Причем тут уверенность?» он встает и отворачивается от нее.
Марианна молчит. Ей хочется встать вслед за ним, поймать всегда уверенную и спокойную ладонь его руки, обнять, успокоить. Но скачек может показаться слишком резким, кроме того, не хочется вылезать из постели.
«Я думал, мы пойдем к Клоду и Паскаль», — говорит Патрис. «Я все ждал, пока ты проснешься».
«А теперь?»
«Теперь, я думаю, уже поздно”.
«Знаешь, мне приснилось или может быть, показалось, что ты пошел… что ты пошел встретиться с какой-то женщиной в кафе на углу. Знаешь, то, в котором всегда играет музыка”.
Я и в самом деле был в этом кафе на углу”. Патрис удивленно поворачивается к ней. Его лицо бледное, без румянца. Он выглядит усталым, думает Марианна, длительная усталость, которая может быть, никогда не пройдет.
«В самом деле?»
«Я все ждал, когда ты проснешься, в конце концов, бросил и спустился вниз посидеть там немножко”.
«Уфф! Какой нехороший сон!»
«Там много народу и громко говорят. Знаешь, On se croit à Marrakech ici” , — добавляет он.
«Да-да, ты всегда так говоришь. Я никогда не бывала в Маракеше, но взгляды у мужчин здесь точно как в Тель-Авиве”.
«Я люблю посидеть там иногда, в этом кафе. Между собой они, в самом деле, грубы и крикливы, но со мной они милы и вежливы. И никто мне не докучает во всем этом шуме с грохотом музыки”.
«Да, да, торговцы научились. Со мной они тоже очень вежливы. Они оставляют свои взгляды при себе. Они говорят, обращаясь ко мне с почтением: Bonjour, mademoiselle! Vous désirez, mademoiselle!? Bonne journée, madame! совершенно точно как французы в городе. Только у них это получается не так скользко, не так mielleux, как ты говоришь”.
«Анатомия, знаешь ли. Их глотка больше и шире, поэтому голоса ниже и грубее. Как голоса торговцев на иерусалимском рынке”.
«В городе я чувствую себя свободно». Марианна не реагирует на его насмешку, — «никто не провожает меня алчными взглядами сзади. Только в Montreuil они появляются снова. Всю дорогу от метро их глаза протирают мне штаны, но почему-то это раздражает меня меньше, чем в Израиле. Даже немного приятно: что-то хорошо знакомое”.
«Знаю, знаю. Некоторые женщины только и мечтают, что бы кто-нибудь косился на их ягодицы, но только не ты. Ты предпочитаешь сидеть на них в машине”.
«Да, да, в машине — безопасно: сидишь на них, ничего не поделаешь. Никто их не видит и не может на них пялиться … и вообще, у меня больше нет машины», — уже серьезно продолжает Марианна.
«Марианна, я прошу тебя! Ты опять?»
«Да, да, моя машина осталась у Шмуэля на углу улицы Алуф Садэ и Дерэх Пэтах Тиква “.
«Именно так. Там, в этой грязи, наполненной дикими криками и вонью человеческого пота”.
«В машине», — Марианна продолжает свою мысль, — «всегда остается расстояние, отделяющие меня от них, они не могут приблизиться ко мне настолько, чтобы я почувствовала их запах”.
«Почему же? В Телль-Авиве иногда это вполне возможно… Так что? Ты встаешь или остаемся дома?»
Патрис улыбается своей усталой улыбкой, охватывает рукой мягкий хвостик ее волос и резко дергает его вниз.
«А-а-а!» Как неожиданно. Ее голова заносится глубоко назад. Она делает усилие и пытается вернуть ее на место. Тяжелое туловище Патриса устремляется за нею, и оба падают и запутываются в постели.
«Ты не боишься повредить свой безупречный наряд?» цедит Марианна скованным в натянутой шее голосом.
Она не поддается. Больно. Шея, этот нежный и ранимый орган превращается в главный и сильный, ведущий за собой. Марианна молчит, не жалуется на боль.
Он отпускает руки. Вдруг. Марианна не двигается в ожидании. Он бросается к ней рывком верхней части тела, и погружает лицо в самый центр ее, теплый и мягкий, окутанный терпким запахом сна.
Марианна видит его темя. Седые волосы на широкой шее. Она наклоняется к нему, схватывая их губами, и лениво, отрывистыми движениями тянет их к себе.
«Мммм..”, — мычит Патрис, — «ну, перестань, это не так приятно как тебе кажется”.
«Мне хочется укусить тебя, чуть-чуть… можно?»
«Н…н…не-а.”..
«Ну, пожалуйста”.
Нет ответа.
Марианна осторожно открывает рот и притрагивается зубами пока только к верхнему слою кожи, не глубже. Медленно и осторожно. Патрис не выражает недовольства, но Марианна знает: это все, что дозволено, и она заставляет себя остановиться.
«Когда же наконец я встречу идеального мужчину, героя моей мечты, которому нравится когда его немножко кусают?» она сокрушительно вздыхает.
Патрис переворачивается в постели, раскидывая руки по сторонам. Странно видеть его так, лежащим в одежде на смятом белье. Его ноги, в добротных кожаных ботинках, свисают с кромки кровати. Из-под поднявшихся немного выше обычного брюк, видны тонкие щиколотки.
«Ты знаешь, кто она?» спрашивает Патрис, не поворачиваясь к Марианне лицом.
«Кто?»
«Та, что приснилась тебе”.
«А! Да нет… гммм… как же… брюнетка… Une brune… une française… Une vraie.”
«Брюнетка, по-твоему, может быть une vraie parisienne?» смеется Патрис.
«Ммм-да, может быть, иногда”, — говорит Марианна, сосредоточенно пытаясь воспроизвести образ, который видела во сне. «Худенькая такая, говорит быстро и много, некрасивая”.
«Некрасивая?»
«Немного похожа на помощницу Бернара у вас на работе”.
«Клод?»
«Ммм…”, — отвечает Марианна медленно и задумчиво, «Да, наверное”.
«Клод — некрасива?»
«Нельзя сказать, что да. Она не уродлива, но…” — она переворачивается на живот, ложась рядом с Патрисом, вплотную, словно подкрадываясь к нему, — «она нравится тебе? Клод?»
«Не знаю. Никогда не задумывался над этим”.
«Умненькая такая, и шустрая, деловая и энергичная”.
Запах Патриса охватывает ее. Нежный запах надушенного стирального порошка, запах сигар, что-то вроде запаха чистоты и безупречного вкуса, запах bonne qualité.
Ее нога небрежно падает на живот Патриса ниже пояса, на его мягкую часть. Она отчетливо чувствует круговое движение, как по циркулю, как будто бедренная кость стала стержнем, опорой флюгера или маркизы.
Приятно приводить в беспорядок его аккуратную одежду. Он не протестует. Ее ночная рубашка ползет чуть вверх, обнажая для прикосновения воздуха округлости ее бедер.
Патрис зажимает в руке ступню ее ноги, собирая в горсть ее длинные пальцы ее ног, как в трубочку с кремом. Его ладонь — круглая вафельная трубочка, а ее пальцы — влажный и сладкий крем. Неожиданно он резко дергает ее в сторону, как будто стараясь, во что бы то ни стало, завладеть пирожным, жадно, стремительно. Но тело Марианны слишком тяжело, он не может перевернуть его одним движением без ее желания и помощи. Оно только покачивается как гора теплого и мелко подрагивающего теста. Марианна приподнимается над ним на локтях. Быстро и незаметно Патрис просовывает холодную ладонь туда, где соприкасаются их тела, собирая в горсть и сжимая в кулак поросль ее лобка. Марианна смеется.
«Только не делай мне больно”.
«Какая влажность! Ты знаешь, ты совсем мокрая!»
«Да нет, это так, со сна», отвечает она.
«Иди сюда, залезай», — говорит Патрис, он пытается взять ее за подмышки и притянуть ее к себе, ближе к его лицу, натянуть ее на себя, как тяжелое одеяло.
Ее тело немало весит, но ленивым, расслабленным движением она двигается за ним, следуя его желанию. Она стоит на четвереньках, опираясь руками о кровать. Его лицо между ее ног.
Она видит перед собой мятую простыню, металлическую перекладину кровати и любимую картину Патриса на стене. Ей не ясно до сих пор, что он нашел в этой картине: серый цвет, стул и плечи молодой женщины выходят из тумана. Красивые, спокойные тона, но чего- то не хватает. Что-то блеклое. Бесцветное.
Масса ее тела двигается вперед, по направлению к плечам, она опирается на руки, напрягая запястья, чтобы выдержать давление и удержаться. Тяжело. С наслаждением она изгибает спину, немного игриво, чтобы избежать рта Патриса и не дать его губам угнаться за нею. Он продолжает погоню. Боль в запястьях, синеют руки.
«Я сейчас упаду, Патрис», — она только успевает произнести, падает в сторону и влечет его за собой.
Я совсем проснулась, думает Марианна. Она старается выровнять дыхание. Теперь останусь так лежать, не двигаясь, может целый год. Она ждет Патриса. Он встал, чтобы снять свою выглаженную одежду и сложить ее так, как надо, в соответствии с его особенным, свойственным лишь ему порядком. На это у него всегда находится время, даже в самой спешке, а у меня вот-вот уже все пройдет. Она поворачивается на бок и ждет. Она снова видит перед глазами металлическую перекладину кровати, картину, линию, отделяющую потолок от стены, пятнышко на побелке. Когда прикасаются к нему, оно должно быть шершавым, думает она. Марианна чувствует прикосновения мягкой плоти Патриса в промежутке между ягодицами. Линия его тела прилагает к спине и соединяется с ней в одну кривую. Как две параллельные линии.
«Знаешь, Сильви говорит: как ты можешь быть с кем-то, кто все время в разъезде, то и дело за границей, и ты совсем даже не знаешь, что он там делает…?»
«То есть, как не знаешь?» Патрис проталкивает свой подбородок в проем между ее плечом и шей.
«То есть, ты не знаешь с кем он там, с кем проводит время, когда его нет рядом с тобой”.
«И что ты ей ответила на это?»
Она поворачивается к нему. Ее лицо против его лица. Она опирается руками о его большие плечи, которые производят впечатление громоздкой, однородной массы, спускающейся по груди до самых сосков. Она может перемещаться только вместе, одним куском. Без плавных переходов. Как большой ящик комода, который открывается одним рывком, а не по частям.
«А я говорю ей: когда Роллан выходит из дому утром и вечером возвращается, что ты знаешь о том, что он делает в течение дня, где он, что он делает и с кем?»
«Да, конечно”, — Патрис продолжает обнимать ее, но его хватка слабеет.
«Тогда, она, конечно же, говорит: Да ты что?! О чем ты говоришь?! Это же совсем другое дело!»
«Надеюсь, что ты не стала дальше убеждать ее”, -. глаза Патриса вновь приобретают привычное устало-грустное выражение, взгляд умной собаки, доброй и грустной. Кажется, что они чуть косят.
«Нет, но я сказала ей: В самом деле, меня это иногда беспокоит”.
«До сих пор ты всегда говорила, что тебе нравится, что я часто в отъезде, что у тебя остается много времени”.
«Да, и это тоже… Но все-таки… Я не знаю… в последнее время, когда тебя нет, мне тяжело здесь оставаться».
Я всегда считал, что тебе нужна более активная работа, чтобы вокруг были люди”. Патрис отворачивается.
«Может быть ты прав”.
«Так, ты все время одна дома. Я думаю, из-за этого, тебе так кажется».
«Да, наверное…. Я работаю, как будто прячусь где-то, в каком-то укрытии. В конце концов, я даже не знаю, что из моей работы они используют, а что — нет, хорошо ли это или плохо. Никто мне не говорит. Как в потемках”.
Они лежат рядом друг с другом, их лица направлены в потолок.
«Может быть, ты можешь поговорить с Сильви?» Патрис складывает руки под головой, наслаждаясь ощущением отдыха в теплой, мягкой и знакомой постели.
«Сильви ничего не решает”, — без запинки отвечает Марианна, — «у нее нет большого влияния. И вообще, знаешь, без нее я совсем не могла бы работать в каком бы то ни было издательстве».
«Может быть, стоит попробовать еще раз? Теперь у тебя уже опыт”.
«Может быть. Но все-таки, мне кажется, что это со мной бывает, когда ты в отъезде. Знаешь, в тот раз, когда ты уезжал надолго, в Австралию, я уже собралась в Тель-Авив. Уж не могла больше. Ты возвращаешься и не застаешь меня. Меня нет».
» Ммм… »
«Может быть, я так и сделаю во время одной из твоих длинных поездок. Не в этот раз. В этот раз ты едешь только на неделю, так?»
«На шесть дней”. Патрис слушает ее внимательно.
«В другой раз, когда ты уедешь надолго, я исчезну”.
«Так-так, а я даже не знал”.
«Вообще, я думаю, я хочу вернуться в Тель-Авив”.
«Ты хочешь, чтобы я не уезжал?» Только чтобы что-нибудь сказать Патрис медленно произносит свою фразу, растягивая ее, — «ты же знаешь, что это невозможно», — он добавляет тут же.
«Знаю, знаю. Но ты же всегда говоришь, что ты терпеть не можешь всего этого. Так вот, перед тобой представляется случай”.
«Марианна, завтра я уезжаю. Я возвращаюсь в субботу, в Samedi , вот тогда и поговорим».
«Ты рассчитываешь на перемену моего настроения”.
«Возможно, кроме всего прочего”.
«Ты не боишься, не застать меня здесь по возвращении?»
«Да, но ты же сама говоришь, что это с тобой бывает, когда я уезжаю надолго”.
«Да, но кто знает, может быть, в этот раз случится по-другому”.
«О-ля-ля! Какая же ты непростая!… Давай договоримся, что ты приедешь встретить меня в Roissy, когда я приезжаю в Samedi ?»
«А как я доберусь до Roissy без машины?»
«Я могу не возвращать машину на работу, хочешь?»
«Да», отвечает Марианна без колебания.
«Так ты приедешь?»
«Да, ладно”.
Перевод с иврита автора (2004)
Глава 1
«ספרים רבותיי, ספרים!», גלי צה»ל בעריכת ציפי גון-גרוס
ראיון עם מירי ליטווק על ספרה שמש מאחורי הגב
מוסף «ספרים», רשת א’, קול ישראל בעריכת הדסה וולמן
ראיון עם מירי ליטווק על ספרה שמש מאחורי הגב
Мири Литвак – израильский писатель и переводчик, а также писатель мемуаров по заказу Родилась в Перми, на Урале. Пишет на иврите. Репатриировалась в Израиль подростком. После службы в Израильской армии училась на театральном факультете Тель-Авивского университета, после этого во Франции. Магистр театроведения, Сорбонна, Париж.
שליחת הודעה מהירה